Философ Скай Си Клири рассказывает о том, какие идеи смогла извлечь из опыта собственного старения легенда философии.
Старость – это то, что французский философ-экзистенциалист Симона де Бовуар назвала «сокрушителем» человечества. Опыт старения может быть радикально разным, но ложь и молчание способны превратить старость в постыдное и пугающее состояние, даже если медицинские и биологические технологии улучшают здоровье и увеличивают продолжительность жизни.
В 60 лет Бовуар написала 650-страничную книгу «Старость» (1970), чтобы раскрыть правду о ней. Она утверждала, что старение не только биологический упадок – общество сокрушает стареющие тела возрастной дискриминацией. При этом, как отмечала Бовуар, старость может приблизить нас к собственной подлинности больше, чем любой другой этап жизни. Быть аутентичным означало для нее создать путем собственного выбора свое наполненное жизнью «я». Но пожилые люди сталкиваются с массой проблем, многие из которых неизбежны, искажают выбор и мешают стремлению к подлинности.
Для Бовуар экзистенциальный вопрос, прячущийся за кризисом старости, звучал так: «Могу ли я стать другим существом, оставаясь самим собой?». Иначе говоря, кто этот человек, которым я становлюсь, и который кажется мной, но также кажется и кем-то другим?
Одной из причин, почему люди сталкиваются с этим кризисом, является тенденция к восприятию старости как «нормальной патологии». Старость – это нормально: если не умереть молодым, она станет неизбежной как всеобщая судьба человечества. Но этот возраст также воспринимается как патология, поскольку считается, что пожилые больше не являются хорошо функционирующими и дееспособными людьми. Эйджизм определяет их как вялых и бессильных, которых время тащит к могиле. По словам Бовуар, эйджизм – это издевательство над пожилыми, потому что их возможности (особенно в капиталистических обществах, оценивающих людей по способности приносить прибыль) ограничиваются и преуменьшаются, что приводит к их подавлению и дегуманизации. Она писала: «Общество навязывает подавляющему большинству пожилых людей столь жалкий уровень жизни, что фраза «старые и бедные» считается почти тавтологией».
Некоторые настолько хорошо адаптируются к старению, что практически не замечают его. Бовуар упоминала философа Лу Андреас-Саломе, которая не замечала, что стареет, пока ей не исполнилось 60 лет и у нее не начали выпадать волосы. У некоторых есть деньги и ресурсы, чтобы смягчить тяготы пожилого возраста, особенно когда речь идет о доступе к технологиям, которые могут поддержать и укрепить стареющее тело, или о жизни в состоянии такого комфорта, который позволяет им беспрепятственно скользить по ее поверхности.
Но остальных пожилой возраст лишает возможности достижения целей и завершения проектов. Он приносит одиночество, когда друзья и родственники умирают. Он часто уничтожает финансовую стабильность, лишает физической и сенсорной мобильности. Увеличивает вероятность физических заболеваний и боли. А еще старение вызывает кризис идентичности. Бовуар писала: «Нет ничего более ожидаемого, чем старость, и нет ничего более неожиданного». В то время как смерть возможна в любом возрасте, старость, кажется, находится так далеко в будущем, что к моменту осознания, что это уже происходит с нами, она становится сокрушительным ударом.
Еще одна причина кризиса идентичности, согласно Бовуар, заключается в том, что наше старение – это ситуация, существующая вне нас. Мы стары для других, потому что существует разрыв между тем, что мы чувствуем внутри, и неуловимо оценивающими взглядами со стороны. Бовуар размышляла так:«Француженка, писательница, 60-летняя женщина – это моя ситуация, как я ее проживаю. Но во внешнем мире эта ситуация существует как объективная форма, ускользающая от меня». Она мучительно почувствовала этот диссонанс, когда окружающие стали говорить ей, что она напоминает им их мать.
Распространенным клише является мысль, что вам столько лет, на сколько вы себя чувствуете, но это чрезмерное упрощение. Конечно, мы сами делаем выбор, кем нам стать, но нас также определяют извне – другие люди, общество и ситуации, которые нас окружают. Мы можем обнаружить некоторые аспекты нашего бытия, глядя в зеркало и занимаясь самоанализом, но есть измерение, которое могут видеть только другие и которое остается для каждого из нас недоступным.
Быть определяемым другими не является проблемой само по себе. Мы сосуществуем с другими людьми и лучше познаем себя благодаря взаимодействию с ними. Но проблема в том, что взгляды других определяют нас до такой степени, что мы теряем способность определять себя сами. Эти взгляды могут стать настолько жестокими и вездесущими, что запирают пожилых в категорию «старых», ограничивая их способность реализовывать себя истинным образом. Это отношение выражается в предположении, что старые люди не могут научиться новым навыкам, что неправда. Бовуар говорила о старении: «Ни в каком другом аспекте жизни непристойность унаследованной нами культуры не проявляется так откровенно».
Не все культуры являются эйджистскими. Многие общества почитают стариков, считая их мудрее, добродетельнее и ближе к святости. Уважение к старшим (сыновняя почтительность) является важным аспектом конфуцианства. Цицерон уподобляет старость управлению кораблем: молодые люди могут взбираться на мачты и натягивать канаты, но для корабля, как и для жизни, важна мудрость и дальновидность капитана. В стихотворении Виктора Гюго «Спящий Вооз» (1859-83) с возрастом приходит величие: и хотя глаза юношей горят огнем, но восьмидесятилетние глаза Вооза сверкают ясностью – и чувственностью. И у ног Вооза лежит посланная Богом Руфь.
Но в большинстве обществ почитаются пожилые мужчины, а пожилые женщины осуждаются. Посмотрите эпизод шоу Эми Шумер «Last F**kable Day» (2015), где она встречает коллегу-комика Джулию Луис-Дрейфус, празднующую достижение того возраста, когда медиа больше не будут изображать ее сексуально привлекательной. Если учесть негативный взгляд на пожилых женщин (особенно малоимущих), неудивительно, что многие люди усваивают эйджизм. Так было и с Бовуар.
Когда ей исполнилось 30 лет, она считала, что пожилые женщины не должны вести половую жизнь: «Я ненавидела тех, кого называла «старыми ведьмами» и обещала себе, что, достигнув этого возраста, покорно положу себя на полку». В 39 лет Бовуар действительно достаточно объективировала себя, чтобы попытаться отказаться от своего сексуализированного тела. Но когда молодой человек, Клод Ланцманн, увлекся ею, она была потрясена, обнаружив, что по-прежнему остается страстным и желанным существом.
Тем не менее, когда Бовуар старела, ей хотелось разбить зеркала, как графине Кастильоне – итальянской фотомодели XIX века, завесившей в своем доме зеркала и окна, чтобы не видеть, как увядает ее молодость и красота. Ловя свое отражение в 50, Бовуар оплакивала нависшие веки, мешки под глазами и «ту печаль вокруг рта, которую всегда приносят морщины».
Есть много способов, с помощью которых люди пытаются отрицать свое старение. Одна из стратегий – сохранить молодость в историях, которые мы рассказываем. Причина, почему пожилые люди любят говорить о своем прошлом, по мнению Бовуар, заключается в том, что они пытаются сохранить легенду о себе как о личности, которой они когда-то были в отношениях, которые у них когда-то были. То же самое делала и она сама.
Бовуар потратила много времени на написание мемуаров, пытаясь оживить свои угасающие воспоминания. Но, исходя из ее философии, барахтаться в прошлом в ущерб настоящему и будущему не является подлинным выбором, потому что это попытка законсервировать свою сущность в чем-то, чем она уже была, вместо того чтобы признать, что мы постоянно в движении и превращаемся в себя будущих. Тем не менее, полностью в эту ловушку Бовуар не попала, хотя и сосредоточилась на своем прошлом – мемуары стали порталом, позволившем ей выйти за собственные пределы и увековечить себя как писательницу.
Другая стратегия избегания – отсрочить неотвратимый телесный регресс, физически закрепив нашу плоть в ее юном состоянии, например, с помощью косметической хирургии. О женщине, оплакивающей старение, Бовуар пишет: «[Она] бессильно наблюдает деградацию этого объекта плоти, с которым едина; она борется; но краска, пилинг и пластическая хирургия не могут сделать больше, чем продлить ее умирающую молодость».
Стать подлинным, по мнению Бовуар, значит создать себя через собственный выбор. Теоретически не должно быть проблем с преодолением наличной реальности наших тел и движением в сторону новых возможностей и будущего. И разве мы не должны поддерживать друг друга в том, что выбираем для собственного облика?
В идеале – да. Уважать наши стареющие тела, оставаясь активными и здоровыми, – это подлинно. Калечить кожу и тело, чтобы избежать реальности, – нет. Сохранение себя с помощью косметических процедур – это подчинение эйджистским взглядам, которые говорят нам, что молодость – это хорошо, а старость – плохо.
В практиках борьбы со старением сказывается и классовая (сословная) дискриминация. Такие процедуры доступны только тем, у кого есть достаточно денег, которые можно тратить ежемесячно, если не еженедельно. Когда некоторые «замораживают» свои лица, это вредит другим, которые этого не делают или не могут себе позволить и потому выглядят старше. Та, у которой больше всего денег (я говорю «она», потому что на женщин приходится подавляющее большинство расходов на косметическую хирургию), сможет лучше всего защитить себя от нападок эйджистов, но это усилит дискриминацию женщин с меньшими привилегиями. Маски, надеваемые некоторыми людьми, чтобы спрятаться от своего возраста, являются формой мимикрии, которая становится слишком очевидной и дорогостоящей в обслуживании и отвлекает нас от реальной борьбы с эйджизмом.
«Нагота начинается с лица», – писала Бовуар в своем романе «Мандарины» (1954), отмечая, что обнажать наши лица – не только терпеть морщины, но и гордиться ими – это форма уязвимости. Естественные лица и естественные тела не должны быть объектами стыда. Стыдно, что пожилые тела подвергаются дискриминации до такой степени, что многие чувствуют себя вынужденными пытаться убежать от них. Бовуар прекрасно понимала, как оскорбительная тяжесть эйджистских взглядов сокрушает людей, особенно женщин – например, из-за дискриминации при приеме на работу. И она признавала: «Нравится нам это или нет, в конце концов, мы подчиняемся точке зрения постороннего».
Как же нам тогда преодолеть в старости этот кризис идентичности? Мы должны отбросить ложные стратегии цепляния за свое прошлое «я», и, как пишет Бовуар, «безоговорочно принять новый образ самих себя». Старение действительно требует от нас изменить свое отношение и признать: оно – реальность нашего состояния, наша нормальная судьба и этап жизни, не слишком отличающийся от зрелости. Бовуар считала, что старость «обладает собственным балансом и оставляет широкий спектр возможностей, открытых для человека».
По мере того, как смерть становится всё ближе, требуется больше сил, чтобы с рвением включаться в жизнь, преодолевать апатию и вялость, удерживаться на плаву среди меланхолии и одиночества. Нужно усилие, чтобы любить и без стеснения принимать свое стареющее тело и стареющие тела других людей. Проблемы старости могут решаться, если мы позаботимся о себе, например, с помощью упражнений, а также технологий, которые продлевают и улучшают здоровье, излечивают болезни и облегчают боль – и это будет доступно не только для самых богатых.
У старости есть свои сильные стороны: опыт, мудрость, а также более глубокое понимание себя. Поскольку пожилые люди ближе всего к окончанию своего становления, этот возраст является стадией, на которой мы оказываемся и ближе всего к самореализации или, как описывает это Бовуар, «той полноте бытия, к которой так тщетно стремится жизнь». Пока мы взрослеем, многие из нас чрезмерно озабочены созданием своей репутации и культивированием впечатления, которое мы производим на других. Старость освобождает нас от этого бремени. И дает возможность обратиться к себе, быть более отзывчивыми к собственным потребностям и менее обязанными другим людям.
По словам Бовуар: «Сметание фетишей и иллюзий является самым глубоким, самым ценным даром из всех, что дает этот возраст… Истина человеческого состояния достигается только в конце нашего собственного становления».
И поэтому: «Есть только одно решение, чтобы старость не стала абсурдной пародией на нашу прежнюю жизнь, и оно состоит в том, чтобы продолжать преследовать цели, которые придают нашему существованию смысл – преданность отдельным людям, группам или делам, социальной, политической, интеллектуальной или творческой работе».
Старость следует праздновать, но чтобы было что праздновать, мы должны продолжать работать над созданием лучшего мира, свободного от эйджизма, где все могли бы сотворять себя подлинным образом и никто не существовал бы как живой труп. Ведь, в конце концов, выживание может оказаться хуже смерти.
Бовуар призывала мужественно и с достоинством встречать старость: «Мы должны перестать обманываться – весь смысл нашей жизни находится под вопросом в ожидающем нас будущем. Если мы не знаем, кем собираемся быть, мы не можем знать, кто мы есть… это труднее принять, чем ложь, но, однажды принятое, оно не может не принести счастья».
По материалам сайта Ideanomics.ru
Симона де Бовуар. Адольф Тидеман “Бабушкин свадебный венец” (фрагмент)
